Сергей Алексашенко: «Ничего феноменального в экономике не произошло…»
Ничего феноменального в экономике не произошло, экономика не стала ни устойчивее, ни богаче, ни растет быстрее – так факторы сложились, и рубль стал укрепляться…
Т.Фельгенгауэр
― Добрый вечер, это программа «Особое мнение», меня зовут Татьяна Фельгенгауэр, а особое мнение сегодня представляет Сергей Алексашенко.
С.Алексашенко
― Добрый вечер.
Т.Фельгенгауэр
― Рубль укрепляется, растет и цены почему-то тоже растут. Почему так?
С.Алексашенко
― Начнём с рубля. Цены на нефть выросли — по сравнению с декабрем.
Т.Фельгенгауэр
― Заметно выросли.
С.Алексашенко
― Заметно. С 45 до 50-80, — сыграло в пользу. Дальше есть у нас такой фактор сезонности. Если посмотреть на статистику Центробанка за 20 лет, то весь, март-апрель-май, ЦБ постоянно покупает валюту. Это означает, что у нас что-то складывается в платежах между экспортом и импортом, что весной валюты в стране всегда больше, чем на нее спрос – тоже влияет. И еще один момент, уже технологический – мне кажется, что ЦБ, — надеюсь, что невольно, но манипулирует рынком. То есть, неосознанно. Потому что ЦБ заявил, что у нас курс рубля свободный и что мы не проводим валютную интервенцию, валюту не продаем. Но даем в кредит. Вот такая история.
Т.Фельгенгауэр
― Хитро.
С.Алексашенко
― Хитро. Потому что с точки зрения появления валюты на рынке это то же самое: что ЦБ дал кредит, что ЦБ продал доллары, — они появились на рынке. Но только если банки покупают валюту у ЦБ, они приходят на рынок и поднимают курс доллара, то сейчас банки могут получить доллары у ЦБ, не влияя на спрос и предложение на рынке. И вот сочетание этих трех факторов приводит к тому, что рынок подвинулся.
Ну и есть, конечно, население – тоже нельзя убирать этот фактор, потому что в конце декабря население очень активно закупилось наличной валютой и не понесло ее в банк – то есть, хранило ее у себя дома. Потому что шли слухи о валютном регулировании, об ограничении вывоза валюты, об ограничении на депозиты, -много всего. И, собственно говоря, было подтверждение – Путин действительно предлагал рассмотреть вопрос о введении валютных ограничений. И сейчас население, видимо, начало потихонечку, видя, что процесс идет, потихонечку продавать валюту.
Поэтому я бы сказал так – ничего феноменального в экономике не произошло, экономика не стала ни устойчивее, ни богаче, ни растет быстрее – так факторы сложились, и рубль стал укрепляться.
Т.Фельгенгауэр
― То есть, когда Алексей Улюкаев, глава Минэкономразвития говорит, что рубль возвращается к своим фундаментальным значениям, это нельзя рассматривать как некое достижение политики, которую проводят финансовые власти?
С.Алексашенко
― Вы знаете, если посмотреть на заявления Улюкаева за последние полгода, то он про доллар и рубль делал много разных заявлений, у него «фундаментальный курс» рубля все время почему-то на разных уровнях бывал.
Т.Фельгенгауэр
― Гуляющий фундамент.
С.Алексашенко
― Очень легко сказать: знаете, я вышел на улицу, махнул рукой, и сегодня над Москвой светит солнце, — вот солнце светит благодаря мне. Можно так сказать? Почему нет? «Одновременно» не значит «потому-что», — по-моему, Барщевский так любит говорить. Мне очень нравится эта фраза, — что если что-то случается одновременно, это не значит, что есть причинно-следственная связь между одним и другим.
Ну, вот ему хочется верить. Но если посмотреть, он и месяц назад говорил, и пять месяцев назад говорил, что есть некие фундаментальные значения, только мы никому не скажем, какие они и почему они такие. Я к этому отношусь спокойно: точно так же, как никто не может прогнозировать цену на нефть, точно так же никто не может прогнозировать курс доллара.
Сегодня многие инвесторы – есть такой фактор, мы не можем его даже количественно оценить, — иностранным инвесторам вновь понравились русские активы.
Т.Фельгенгауэр
― Это почему?
С.Алексашенко
― Ну, как – острая фаза финансового кризиса позади. Рубль укрепляется, процентные ставки по рублям высокие. Поменял доллары на рубли, вложился в рубли, тут же купил форвардный контракт, поменял обратно, — вот у тебя фиксированная доходность в валюте, — вот и пришла валюта сюда. Российские банки играют на своих облигациях: берут у ЦБ кредит под 1% годовых, покупают свои облигации, отдают 7-8% годовых.
Т.Фельгенгауэр
― Это какие-то сиюминутные вещи, недолгосрочные?
С.Алексашенко
― Я про это и говорю, что это не фундаментальный фактор, потому что сегодня посмотрели, — вроде как инвесторы решили, что можно немножко поиграть на российских активах. Это же не долгосрочная игра, не прямые инвестиции, это даже не кредиты. Игроки на рынке поиграли-поиграли, они завтра, в любой момент – что-то такое произойдет, — они из России побегут.
Т.Фельгенгауэр
― А руководство страны, которое выстраивает стратегию поведения, опирается на эти ежеминутные факторы?
С.Алексашенко
― Выстраивает — что, извините?
Т.Фельгенгауэр
― Стратегию.
С.Алексашенко
― Вам только кажется. Стратегия это переход из точки «А» в точку «Б». При этом вы должны четко сказать, где вы находитесь и куда вы идете, и какие шаги вы сделаете.
Т.Фельгенгауэр
― Где мы находимся , примерно все понимают.
С.Алексашенко
― Думаю, что да. Но куда мы идем — вот здесь, думаю, даже среди членов правительства, среди членов партии власти, лидеров страны, — думаю, что у них есть разногласия, куда мы идем. И никто из них не может внятно артикулировать. Не говоря уже о том, что для этого собираются сделать.
Поэтому никакой стратегии нет. Есть конъюнктурные интересы: все понимают, что быстрое падение курса рубля, которое случилось в декабре, оно вызвало сильный психологический шок у населения. Политически это был такой сильный удар по имиджу власти. Значит, этого допускать нельзя.
Т.Фельгенгауэр
― Какими способами этого нельзя допускать?
С.Алексашенко
― Любыми.
Т.Фельгенгауэр
― Даже если они противоречат всем экономическим законам?
С.Алексашенко
― Да. При чем здесь экономические законы, если президент страны берет трубку, звонит директору государственной компании. Сырьевой, говорит: сколько у тебя валюты? — Миллиарда три есть. – Ну, быстро пошел, продал, поехал в ЦБ и договорился, когда будешь продавать.
Т.Фельгенгауэр
― Ну, так можно договориться до того, что деньги мы в любой момент допечатаем.
С.Алексашенко
― А если тебе доллары будут нужны, то придешь в ЦБ и они тебе дадут кредит.
Т.Фельгенгауэр
― Но это же не экономически.
С.Алексашенко
― Я и говорю – это не стратегия, это конъюнктура. Но дальше, вторая часть вопроса была про цены. А с ценами механизм другой: доллар разогнался – импорт резко подорожал. То, что в декабре российское население сметало все с полок магазинов – это же импорт, завезенный осенью, по старому курсу доллара, соответственно, магазины повышали цены, а население покупало, потому что пересчитывало быстро и понимало, что дешево.
А сейчас идет другой курс рубля, если посмотреть последнюю сводку Росстата за март месяц по ценам, по инфляции, самое тревожное, что там базовая инфляция .которая очищена от всего – от колебаний, от сезонностей, от овощей и фруктов, — она опережает. Говорят: как хорошо, инфляция снизилась — 1,2%, что почти в два раза ниже, чем в феврале. Да, но базовая инфляция ускорилась. И это плохо, это говорит о том, что инфляционные процессы в экономике это как маховик – его раскрутили, запустили, и он теперь идет.
И ведь от того, что рубль фактически за три месяца на 60% потерял своей стоимости — импортные товары на 60% редко какие выросли, — продавец не может сразу взять и поднять цены за одну ночь. Он их потихонечку каждую неделю поднимает. Поэтому инфляционное давление идет.
И еще один фактор, наверное, сейчас совсем в профессиональную сферу уйду. У нас бюджет исполняется с дефицитом, и по проекту закона там 3 с лишним процента ВВП дефицита и из сообщений Минфина об итогах первого квартала почти 5% ВВП. Вопрос – за счет чего финансируется этот дефицит? Он может финансироваться либо за счет займов, — но в долг российскому правительству никто не дает, ни внутри страны, ни вне. Значит, он финансируется за счёт тех денег, которые либо в Резервном фонде, — то есть, Минфин продает валюту ЦБ, ЦБ печатает рубли. Либо Минфин берет со своих счетов в ЦБ. Пока деньги Минфина, рубли, висят в ЦБ, они инфляционного давления на экономику не оказывают. Как только взяли и запустили в экономику – пошло инфляционное давление.
Экономические законы, в чем их пакостный характер состоит – в том, что их нельзя обмануть. Если ЦБ печатает рубли в той или иной форме, под самыми хорошими предлогами, — финансирование проектов Фонда национального благосостояния, инвестиционные, инфраструктурные, дефицит бюджета, льготный кредит на поддержку всех отраслей промышленности, — все равно будет инфляция.
Т.Фельгенгауэр
― Давайте сделаем перерыв на три минуты. Это «Особое мнение» Сергея Алексашенко.
Т.Фельгенгауэр
― Продолжаем программу. Пришла «молния» по информационным агентствам – курс евро на Московской бирже упал ниже 58 рублей, — впервые с конца ноября.
С.Алексашенко
― У меня теперь н се это дело один ответ: а по сравнению с 1913 году надои молока выросли в несколько раз. Ну да.
Т.Фельгенгауэр
― На это вообще не стоит обращать внимания?
С.Алексашенко
― Мне кажется, что сейчас бессмысленно обращать внимание. Курс рубль-доллар, рубль-евро идет некую свою точку равновесия. И при этом мы не очень хорошо понимаем логику действий, то есть, сколько они готовы дать валютных кредитов? — вот они готовы дать до 50 миллиардов. Сейчас валютных кредитов 30 с небольшим. Ну, вот и все. То есть, если бы ЦБ продал эти 30 миллиардов, то курс был бы другой, и мы бы удивлялись, почему курс рубля другой. Поэтому давайте подождем.
Мне кажется, что вообще, если мы хотим понять, в какую сторону движется российская экономика, надо хотя бы 3-5 месяцев подождать, потом посмотреть на то, что было за полгода.
Т.Фельгенгауэр
― Тогда про работицу-безработицу и вообще, про то, как на этом рынке обстоят дела. Ольга Голодец сказала, что рост теневой занятости в России с начала 2015 г., за первый квартал, составил около 5%. Все, в тень потихонечку все стараются уходить?
С.Алексашенко
― Вообще безработица у нас странное явление. И еще кризис 2008 г., прошлый кризис показал, что менталитет наших людей такой, что люди готовы оставаться, числиться на работе, при этом не получать зарплату, но не становиться безработным. То есть, некий такой социальный статус или понимание того, что у тебя есть работа и ситуация улучшится и тебе начнут платить зарплату – люди ради этого готовы терпеть и ждать.
Поэтому традиционно у нас очень не волотилен, мало изменяется показатель безработицы и всерьез его экономисты даже не могут его никак интерпретировать.
Т.Фельгенгауэр
― Но с другой стороны, все говорят про сокращения, которые идут.
С.Алексашенко
― Все говорят, но на цифрах безработицы это никак не сказывается. В той же самой Америке есть цифры безработицы, но там гораздо важнее другое – сколько рабочих мест создано за неделю. А у нас этой статистики вообще нет. Поэтому то, что выросло на 5% число занятых в теневом секторе, это вообще ничего не говорит. Во-первых, мы не знаем . сколько их всего там. Потому что Росстат считает одну цифру, Голодец, вице-премьер, считает другую цифру, эксперты считают третью цифру. И никто не знает правды.
А потом, эти 5% они за счет того, что люди из белого сектора перешли в теневой? Или они из неформальной занятости, или вообще безработные перешли работать? Никаких объяснений этому нет. Ну, это как сказать: в одном месте над землей пошел дождь. Ну, над Сахарой пошел дождь – удивительное метеорологическое явление. Над лесами Амазонки пошел дождь – так там каждый день дождь.
Поэтому, мне кажется, сама по себе эта оценка ни о чем не говорит. То есть, то, что будет движение в сторону серой занятости, — да. То, что люди будут с большей готовностью принимать зарплату в конвертах – да. Потому что, с одной стороны, кризис и падение доходов у всех предпринимателей, бизнесменов, заставляет экономить на всем, чем только можно , в том числе и на налогах. И соответственно, некая неформальная, — особенно на малых предприятиях, — на крупных сложнее, а здесь есть неформальная договоренность между собственником, директором и работниками. Говорит: ребята, если хотите, я снижу вам зарплату на 20%, либо я снижу вам только на 10%, но при этом часть буду платить в конверте. Выбор очевиден.
Т.Фельгенгауэр
― С одной стороны, очевиден. Но с другой стороны, это сказывается на количестве собранных налогов.
С.Алексашенко
― Вот я как раз хотел перейти к этой части. Несколько лет назад, начиная с 2003-2004 гг. у нас была мотивация, что есть накопительная часть пенсий и что работники должны быть заинтересованы в том, чтобы зарплата была белая, пенсионные накопления белые, и соответственно, это идет на твой накопительный счет. И для тех, для кого это важно, — ну, не надо иллюзий, большая часть нашего населения вообще про налоги не заботится. Потому что, имея одну работу, а там у тебя удерживают 13%, и ты даже не знаешь, сколько ты этих налогов заплатил.
А вот те, кому это действительно интересно, они поняли одно: слушай, мы год накопили, у нас забрали, второй год накопили – забрали. А теперь они говорят, что они это все вообще отменят, у нас заберут даже то, что было. И очень добрый и человеколюбивый Минфин пытается защитить то, что мы накопили раньше. А из этого я делаю ввод, что вообще-то говоря, социальный блок под руководством той же самой Голодец, пытается те накопления, которые уже были накоплены в предыдущие годы, тоже забрать.
Ну и кто в этой ситуации из работников будет заинтересован в том, чтобы платить больше налогов? Только очень больной человек, наверное.
Т.Фельгенгауэр
― Слушайте, как-то вообще все разваливается. Все, что строили, все постепенно разваливается.
С.Алексашенко
― Медленно. Ржавеет. Ржавление — ну, не знаю, как сказать, — это процесс. Когда кризис начинался, особенно в декабре, когда был финансовый кризис, рубль падал, было очень много таких прогнозов: вот, сейчас российская экономика рухнет, провалится в тар-тарары, исчезнет с лица земли. Нет, все не так. Она ржавеет. Падает ее качество – был металл жесткий, а вот потихонечку здесь проржавел, там, здесь началась качаться подпора, здесь какая-то конструкция начала трещать. Но еще видимость конструкции существует. Поэтому сказать, что все исчезло — ну, не надо. Еще что-то есть.
Т.Фельгенгауэр
― Еще поживем немножко, помучаемся. Тогда про деньги и про политику. Все внимательно следят за встречей Путина с премьер-министром Греции Алексисом Ципрасом, а там много было всяких инсинуаций, — что вот мы им деньги, а они за это нас поддержат, и прочее. Вообще насколько такие вложения могут быть эффективными и оправданными? Или все-таки в случае с Грецией не стоит?
С.Алексашенко
― Первый вопрос, который нужно поставить – что мы хотим получить взамен. Напомню, что года три назад мы ровно под таким же соусом дали деньги Кипру. И если вспомнить все эти слухи и разговоры — там чуть ли не военно-морскую базу мы на Кипре будет иметь, и это чуть ли не наш агент в Евросоюзе. И только чтобы спасти страну от финансового кризиса, мы ей дадим деньги и это будет наш союзник.
В результате чего деньги россиян, которые были в кипрских двух банках с радостью трансформировали в акции этих российских банков. А потом где-то полгода назад, может, чуть больше, там, где россияне получили большой пакет акций – все вместе, — их еще и размыли, чтобы им совсем медом жизнь не казалась.
То есть, каждая страна в переговорах преследует какую-то цель. Цель г-на Ципраса очень понятна: очень жесткая экономическая программа , МВФ, ЕС требуют выполнения мер, затягивания поясов, сокращения расходов. А он победил на выборах под лозунгами «Я всем больше дам денег». Одним из первых решений — восстановить 13-ю пенсию, типа как 13-. Зарплату. И деньги кончились. И нужно МВФ платить, нужно транш очередной получать, а денег никто не дает.
Ну, поставьте себя на его место. Да вы у кого угодно, на любых условиях попросите деньги, чтобы только сегодня заткнуть дыру. И будете обещать и прорыв блока НАТО и чуть ли не ядерные ракеты на своей территории – только вы нам цены на газ снизьте, кредит дайте. Причем, мне очень понравилась фраза: «Дадим кредит под залог греческих активов».
Т.Фельгенгауэр
― Ну, здорово же. Многообещающе.
С.Алексашенко
― Здорово и многообещающе. Только я очень хорошо представляю и готов поспорить, что шансы Греции на получение кредита гораздо выше, чем шансы России получить что-то назад, включая суммы погашения кредита.
Т.Фельгенгауэр
― Да ну, а когда мы давали деньги и вообще надеялись что-то получить обратно?
С.Алексашенко
― Но здесь мы не материальное хотим получить.
Т.Фельгенгауэр
― Что можно получить от Греции и что нельзя, — после выпуска новостей.
Т.Фельгенгауэр
― Продолжаем программу. Все-таки – Путин говорит, что очень странно упрекать Россию за желание помочь Греции преодолеть кризис. Зачем вы пытаетесь найти какие-то дополнительные смыслы? Но, правда, что нам от этой Греции?
С.Алексашенко
― нам от этой Греции нужно разрушение единого блока ЕС. В ЕС очень многие решения принимаются консенсус но. То есть любая страна имеет право «вето», если упрется. Греция, Латвия, Эстония, Польша, Германия, — то решение не пройдет. Каждая страна из 28 стран равна.
Т.Фельгенгауэр
― А Германия ровнее других.
С.Алексашенко
― А Германия равна Греции, условно говоря, если поставить вопрос об ужесточении санкций против России или о продлении санкций против России, то Греция может это решение заблокировать, -вот, что нам нужно от Греции. И конечно, это помощь греческой экономике от кризиса. Я сейчас боюсь точную цифру называть, давно не смотрел программу МВФ, но транш, который они ожидают — 7,7 млрд долларов от МВФ. Вот какие деньги нужны Греции. Это один транш. А через несколько месяцев еще один такой же, там программа исчисляется десятками млрд долларов.
Я сильно сомневаюсь, что обжегшись на Кипре, который получил полтора или два миллиарда, и там три раза уже и процентную ставку снижали и погашение отсрочили, и все-все, — что Путин готов заплатить 15 млрд долларов только за гипотетическую возможность того, что Греция заблокирует какое-то решение.
Т.Фельгенгауэр
― С другой стороны, когда была история с Кипром, не было этих санкционных всех дел. Там был «бек» совершенно другой.
С.Алексашенко
― Ну, подождите. Там то же самое – не экономическая выгода – получение военной базы в Средиземном море. Вот это и пытались разыграть, получать какие-то геостратегические преимущества. Тоже не очень понятно, зачем, но у военных свои идеи. А здесь – надежда прорвать единый блок. Потому что то, что поражает — что Европа достаточно консолидирована в этом вопросе. Можно сколько угодно — вот такая страна, она вышла, она хочет, — помните, месяц назад ЕС должен был принять решение о продлении санкций? И по российским информационным каналам прошло: и эта страна против продления, и эта против, и эта несет убытки. Сели голосовать – за 30 минут проголосовали. Даже дискуссию не открывали. Потому что политическая позиция важнее.
Поэтому мне кажется, что конечно, для самой России от состояния греческой экономики ни жарко, ни холодно, потому что у нас экономических связей не очень много. Вопрос идет о прорыве анти-санкционного фронта, внесение разлада.
Т.Фельгенгауэр
― Ну, с санкциями более или менее ясно. А как одно из следствий – наверняка вы слышали выступление Кудрина который говорил про Крым и про то, в какую сумму обойдется России Крым. Он говорил 150-200 миллиардов. Вы согласны с такой оценкой и можно ли это как-то оценить?
С.Алексашенко
― Алексей Леонидович не представил своих оценок, не рассказал, как он эту цифру получил, поэтому вопрос определения – за какой период? Если за 20 лет – может быть, да. Если за 5 лет, то, скорее всего, нет, просто это выходит за рамки российского бюджета. Поэтому мне эта цифра кажется немножко преувеличенной, обсуждать ее очень тяжело. Но у нас есть федеральная программа по Крыму, если я помню — 350-400 млрд рублей. То есть, в разы меньше, чем называл Кудрин, и она рассчитана на три года. Поверить, что неожиданно российский бюджет потратит в 20-30 раз больше денег я как-то не могу – их просто нет. У нас в этом году секвестр на 10%, на следующий год опять, очередной секвестр, и крымская программа тоже попадет под секвестр. Поэтому я думаю, что это вопрос такой.
Т.Фельгенгауэр
― Как-то у нас денег становится все меньше, а супер-проектов все больше.
С.Алексашенко
― Да. Но в этом и ест проблема. «Крымнаш» вещь хорошая, но для того, чтобы сделать «Крымнаш» туда нужно вложить огромные деньги, — чтобы туда провести дороги, построить электростанции, наладить водоснабжение, людям платить зарплату, пенсию. Пенсионеры там есть? – есть. Пенсию платить надо? — надо. А деньги откуда? Все пенсионные взносы — там экономика не работает – пенсионных взносов нет. Бюджет на 80 с лишним процентов формируется за счет дотаций. Те налоги, которые российские регионы отчисляют в федеральный бюджет, остаются в Крыму.
И понятно, что российский пирог бюджетный точно формируется не в Крыму. В прошлом году выделили деньги регионам, 2-3 триллиона, в этом 2 триллиона, но еще и Крым там. Соответственно, всем остальным регионам дается меньше. Поэтому Крым это вот такая нагрузка на всех. Нам почему-то кажется, что это за бесплатно: взяли за неделю, затри недели, захватили Крым без единого выстрела и вообще все «на ура» и 98% поддержали на референдуме. Но не так все это. Цена Крыма для России окажется неподъемной.
Не хочу сейчас спорить с Кудриным, потому что непонятно, за какой период это смотреть. Да, цена Крыма может оказаться близкой к тем значениям, которые он называл.
Т.Фельгенгауэр
― А рост военных расходов это тоже косвенные последствия Крыма?
С.Алексашенко
― Не готов сейчас ответить, потому что производство военной техники, как любой другой сложной техники, оно занимает много времени. И основные деньги, которые нужно заплатить в этом году, это расплата по тем кредитам. Которые были взяты оборонными предприятиями пару лет назад — военная техника или уже подавлена, или в этом году будет поставлена. Поэтому прямо в этом году сократить военные расходы на 15% было практически невозможно. Для этого нужно было просто абсолютно цинично кинуть оборонные предприятия, не заплатить им деньги за ту продукцию, которую они уже поставили.
Т.Фельгенгауэр
― Ну, этого нельзя делать.
С.Алексашенко
― Это в принципе нехорошо, когда бюджет что-то забирает и не платит. Это называется воровство. Поэтому можно или нельзя сократить военные расходы, политически – мы увидим в бюджете 2016 года. Так что подождем.
Т.Фельгенгауэр
― Про взаимоотношения с Западом, не только с Европой, но и с США. Раньше были хоть какие-то точки соприкосновения, какая-то общая повестка дня – Афганистан, наркотики, антитеррористические операции, что делать с Ираном.
С.Алексашенко
― Да, есть набор.
Т.Фельгенгауэр
― Сейчас нет вообще ничего?
С.Алексашенко
― Он быстро истощается. Этот набор быстро истощается. В Афганистане процесс идет к концу, там американские войска уже почти все выведены. Казалось, бы интерес России наоборот, — как-то сдружиться с американцами в борьбе с наркотрафиком хотя бы. То есть, инициатива должна происходить с нашей стороны, американцы тут не проявляют никакого интереса.
Иран — ну, вот мы видим, что переговоры достаточно успешно прошли. И судя по комментариям, по позициям дипломатов разных стран, на самом последнем этапе у России не было никакой позиции, то есть, Россия не защищала никакие интересы, она просто сидела и ждала, когда эти переговоры либо провалятся, либо завершатся. Один мой собеседник в Вашингтоне сказал: чем вы нам можете помочь в вопросе переговоров с Ираном, в чем ваша позиция состоит? По центрифугам, по санкциям у вас она есть? Нет. Тогда в чем состоит ваша помощь. В чем Россия может помочь в борьбе с этим «Исламским государством». С ИГИЛом? Америка наносит бомбовые удары с применением дронов, она даже войска туда не вводит. А Россия что там может делать? У вас есть дроны? – присылайте, давайте бомбить вместе. А что еще, как вы нам можете помочь?
В Северной Корее важную роль играет Китай, хотя там Ким Чен Ын едет к нам, но вообще говоря, реально на политику северокорейского руководства влияет Китай. И следует ожидать, что Ким Чен Ын на параде победы попросит у Путина денег. А мы скажем: ну почему бы нам не поддержать северокорейскую экономику, если уж мы поддержали греческую.
Т.Фельгенгауэр
― Если послушать, что говорят у нас, получается, что США наш главный враг и вообще центр вселенского зла. Вы как человек, который в Вашингтоне проводит много времени/, моете сказать – там вообще про Россию говорят?
С.Алексашенко
― Говорят, но мало. Очень много говорят о военном конфликте на Украине, потому что это сильно разрушило основы миропорядка. То есть, Россия сделала то, что давно никто не делал – захватила чужую территорию и объявила ее своей. Вот это катастрофическое нарушение всех тех принципов, на которых держался современный мир. И Россия участвует в этой войне на востоке Украины и категорически отказывается каким-то образом замирять этот конфликт и признавать себя участницей этого конфликта.
Т.Фельгенгауэр
― Если послушать официальных лиц, то такое ощущение, что Америка только спит и видит, как бы все испортить в России – тут и всякие агенты и прочие.
С.Алексашенко
― Вообще не встает такая проблема. Моя специальность – экономика. Ну да, интересно, что происходит в российской экономике. Но не очень. То есть, количество вопросов, которое задается, их качество, показывает, что — ну да, мы все понимаем – маленькая экономика, 2% мирового ВВП, сырьевая, не развивающаяся, темпы роста близки к нулю или слабо отрицательные. Ну, вы развалитесь, рухнете в два раза в течение года? – нет, не рухнем, — ну и хорошо.
Иллюзия того, что Америка хочет навредить России, хочет ее разрушить, это только от больного воображения. Америка живет от обратного. Вся американская внешняя политика построена от обратного: это для нас представляет угрозу? Если Россия как страна представляет угрозу для Америки, то тогда мы должны этому противодействовать. На сегодня, насколько я могу понять, — понятно, что в Америке есть всякие разные агентства, у которых может быть другая точка зрения, но то, что в публичном пространстве, что во всех научно-исследовательских центрах говорится, что пишется в газетах – никаких угроз со стороны России, за исключением военного конфликта на Украине, нет.
И то, — военный конфликт на Украине прямой угрозы интересам США, национальной безопасности США, не наносит. Поэтому и противодействовать России не имеет смысла. ИГИЛ представляет угрозу. Северная Корея представляет угрозу. Иран представляет угрозу. Поэтому там нужно проводить жесткую политику противодействия, в том числе. А Россия – нет.
Т.Фельгенгауэр
― А санкции?
С.Алексашенко
― Санкции – как реакция на неадекватные действия. Причем это так, по-детски.
Т.Фельгенгауэр
― По-детски?
С.Алексашенко
― Да. Несмотря на то, что президент Обама считал, что мы считаем, что именно санкции поставили на колени российскую экономику, — это неправда.
Т.Фельгенгауэр
― Мы и сами можем поставить свою экономику на колени, без посторонней помощи.
С.Алексашенко
― Мы ее скорее поставим на колени, это правда.
Т.Фельгенгауэр
― Спасибо вам большое. Это Сергей Алексашенко в программе «Особое мнение». До свидания.
