Фотоматериалы

Фотографии с мероприятий, организуемых при участии СВОП.

Видеоматериалы

Выступления членов СВОП и мероприятия с их участием: видео.

Проекты

Масштабные тематические проекты, реализуемые СВОП.

Home » Главная, Новости

Владислав Иноземцев: Хотят ли русские войны?

18.09.2015 – 17:28 Без комментариев

Владислав Иноземцев

| Intersection Project

Микромилитаризм вместо плана глобальной экспансии

1 сентября 1939 года с инсценированного нападения на радиостанцию в пограничном посёлке Глейвиц началась Вторая мировая война в Европе. Что бы ни говорили политики десятилетия спустя, к войне были готовы практически все великие державы, в том числе и Советский Союз.

Уже 17 сентября советские войска перешли границу Польши, в 1940 году аннексировали государства Прибалтики, взяли под контроль Бессарабию, а чуть позже вторглись в Финляндию. Конечно, по сравнению с тем, что случилось позже, на фоне нацистских военных преступлений и трагедий целых народов, агрессивность сталинского СССР казалась менее значительной, но сегодня историческая память о ней заставляет соседей России волноваться, наблюдая за всё более «отчаянной» внешней политикой Москвы.

Следует ли проводить параллели между событиями 76-летней давности и тем, что происходит сейчас на востоке Европы? Как бы ни хотелось этого сделать, я со всей настоятельностью утверждаю, что любые такие аналогии ошибочны и способны создать неверное представление о формирующихся как внутри России, так и на её периферии новых политических реалиях.

Единственное, что может хоть как-то напомнить сегодня о событиях того далёкого времени – это указание на то, что Россия, как и прежде Советский Союз, пытается-де «собрать» осколки прежде великой империи. Однако более внимательный взгляд легко покажет, что Крым и/или Южная Осетия не имеют ничего общего с Восточной Польшей или странами Прибалтики: захват последних был эпизодом масштабного плана глобальной экспансии, элементом грандиозного проекта нового передела мира (который отчасти и был осуществлён по итогам Второй мировой войны), тогда как стратегическая ценность ныне обретённых Россией союзников и/или территорий является, мягко скажем, сомнительной. И чем больше сравниваешь прошлое и настоящее, тем сомнительнее выглядит тезис о том, что Россия стремится сегодня развязать новую войну в Европе.

Представлявшийся в своё время противоестественным вопрос «Хотят ли русские войны?» сегодня, разумеется, может и должен задаваться – но ответ на него, как ни крути, положительным быть не может.

Прежде всего следует обратиться к поведенческим стереотипам населения, так как без готовности народа к мобилизации ни о каких военных приготовлениях речи не идёт. И тут мы видим несколько обстоятельств, дезавуирующих распространённые на Западе опасения.

Во-первых, настораживающий многих «патриотизм» в России сегодня во многом фиктивен. Подавляющее большинство граждан не против усиления величия страны, «вставания с колен» и «крымнашизма», но практически никто не готов пожертвовать чем-либо ради государства. Если в этом есть сомнения, достаточно организовать 3%-ный десятилетний рублевый займ на развитие экономики Крыма – и результаты подписки на него скажут очень много о реальном патриотическом подъёме в России. Сегодня патриотами выступают прежде всего те, кто немного потерял из-за нарастания агрессивной риторики: даже беглый взгляд показывает, что георгиевскими ленточками разукрашены в Москве в основном дорогие иномарки. Однако если риторика сменится реальными лишениями, такой патриотизм растает как дым.

Во-вторых, сегодня в России, как и в большинстве развитых стран, очень высока цена человеческой жизни. В первой половине ХХ века, в эпоху двух мировых войн, массовых репрессий, концлагерей и расстрелов, война воспринималась как нечто обычное – но сегодня она таковой не является. Весьма показательным в этом отношении явился указ президента Путина о засекречивании потерь вооружённых сил в «мирное время»: общество явно не готово узнавать о десятках «грузов 200», приходящих из Донбасса, Южной Осетии или откуда-то ещё. И это очень саморазоблачительный шаг – ведь обратной стороной готовности к войне является признание того, что dulce et decorum est pro patria mori (сладка и прекрасна за родину смерть – Гораций), и если бы в России были провоенные настроения, «добровольцы» должны были удостаиваться торжественных и публичных похорон, а не молчания или вранья, окружающего их смерти.

В-третьих, провоенные настроения, в отличие от патриотического позёрства, должны иметь основания. На протяжении последних ста лет Россия/Советский Союз вёл либо оборонительные, либо «освободительные» войны, причём последние предполагали, что местные жители приветствуют «вежливых людей» как благодетелей (что было правдой в Болгарии в 1878 году или в Праге в 1945 году, а применительно к Эстонии или Бессарабии в 1940 году тот же эффект создавался пропагандой). Как только СССР начал военные операции, не поддерживаемые теми, кого они были призваны осчастливить, его влияние стало разрушаться – от Венгрии 1956-го и Чехословакии 1968-го до Афганистана 1980-х годов. Сегодня, однако, ясно, что на Россию никто не собирается нападать, а «освобождения» от нас после Приднестровья, Абхазии, Крыма и Донбасса никто не ждёт. Завоевательную же, и даже «превентивную» войну в Европе «продать» россиянам попросту невозможно.

Наконец, в-четвёртых, война давно уже стала событием не чисто геополитическим, а в том числе и идеологическим. Для того, чтобы народ хотя бы задумался о том, чтобы её принять, противник должен быть представлен в образе исчадия ада, угрожающего существованию твоей страны или всего человечества. Современный Запад – в отличие, например, от того же ИГИЛ – ну никак не тянет на такой образ. Тем более что в сознании большинства россиян Запад ассоциируется с высокими стандартами жизни, очевидными достижениями, материальным богатством – в общем, с большинством из того, что они сами видят в качестве идеального общества. Не стоит забывать, что в истории нет примеров того, чтобы страна начинала войну против блока, на территорию которого за предшествующие 15-25 лет добровольно выехало до 5% её собственного населения.

Можно привести и дополнительные аргументы, но даже этих достаточно, чтобы прийти к выводу, что рассуждения о готовности российского населения к военной мобилизации исключительно преувеличены, а данные опросов общественного мнения, показывающие 60%-ную «готовность к войне», обусловлены лишь специфическими формулами опросников.

При этом не менее сомнительна и серьёзность намерений российской элиты довести дело до полномасштабной вооружённой конфронтации с НАТО и другими евроатлантическими структурами.

Во-первых, и это общеизвестный факт, российская элита слишком связана с Западом экономически и лично: здесь хранятся её (не)законно нажитые капиталы, куплена и зарегистрирована недвижимость, живут и учатся дети, и т.д. На это обычно отвечают, что переплетение экономических интересов, например, не помешало ведущим державам в 1914 году вступить в Первую мировую войну. Но разница состоит в том, что тогда решения принимали политики, для которых зависимость от «врага» была минимальной (что до родственных связей монархов, то такова была практика Европы многие сотни лет), а убытки от разрыва экономических связей несли финансисты и промышленники. В отличие от этого, в современной России именно чиновники являются наиболее заинтересованной в сохранении мира и спокойствия «на западном фронте» категорией граждан.

Во-вторых, война или угроза войны в российской политической реальности рассматривается исключительно как инструмент удержания власти нынешней элитой, повышения популярности проводимого ею курса и создания условий для более успешного «распила» бюджетных средств. Настоящая же война, как показывает практика, например, тех же европейских монархий, которые вступили в Первую мировую, нередко оборачивается политической и экономической катастрофой, перерождающейся в революцию. Даже крупные локальные войны – как война США во Вьетнаме, приведшая к краху Бреттон-Вудской системы или Советского Союза в Афганистане, запустившая экономику под откос – не служат повышению «стабильности», и поэтому идеальная война сегодня должна быть не только «победоносной», но, что намного более важно, «маленькой».

В-третьих, война – даже успешная – выступает самым мощным средством превращения иллюзорной мобилизации в реальную, что также является для авторитарной власти серьёзной проблемой. В российской истории в качестве примеров сразу же вспоминаются итоги Отечественной войны 1812 года, в том числе и Декабрьское восстание, и патриотический подъём конца Великой Отечественной войны, заставивший вновь закрутиться маховик репрессий, так как уровень свободы в обществе стал «опасным», а степень влияния выдающихся советских полководцев казалась угрожающей верховной власти. Между тем нынешняя верхушка более всего опасается неконтролируемых процессов в политической и социальной жизни – и потому, несомненно, понимает и внимательно оценивает опасности, приносимые даже победоносной военной кампанией.

Наконец, в-четвёртых, власть в России воровата и недостаточно компетентна, но ни в коем случае не безрассудна. И она прекрасно осознаёт, что сегодня страна не обладает потенциалом, достаточным для того, чтобы сломить сопротивление (разумеется, если не учитывать возможность использования ядерного оружия) ни одной из крупных европейских армий, не говоря уже о НАТО в целом. Да, в Москве понимают, что НАТО не собирается воевать за полное сохранение status quo в Европе, и потому не останавливаются перед операциями в Южной Осетии, Крыму или на Донбассе. Но по той же причине ни один русский солдат, целые батальоны которых могут «сбиваться с курса» и оказываться под Дебальцево, не заблудится в эстонских болотах или литовских лесах. И если старое российское летающее корыто рухнет где-нибудь под Нориджем, это станет поводом не для войны, а для самых щедрых компенсаций, которые когда-либо платились невинно потерпевшим.

Русские в начале XXI века не хотят войны. Политика России сегодня основана на тактике, которую Эммануэль Тодд в своё время удачно определил как micromilitarisme théâtrale (театральный микромилитаризм) (см.: Todd, Emmanuel. Après l`Empire. Essai sur la décomposition du système américain, Paris: Gallimard, 2002, p. 71). В случае России этот «микромилитаризм» ограничен пределами стран, не входящих в НАТО; масштабами, прямо не угрожающими экономике самой России; и характером, гарантирующим иллюзорную (театральную), но не реальную социальную мобилизацию. Это, разумеется, не может и не должно успокаивать грузин, украинцев или молдован, но является прочным основанием полагать, что в той части мира, которая формально именует себя Европой, люди могут спать спокойно, и не отвлекать себя от повседневных занятий мыслями об угрозе, подступающей с Востока.

Метки: , , , , , , , , , ,

Оставить комментарий!

Вы можете использовать эти теги:
<a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <s> <strike> <strong>