Максим Трудолюбов: Перевернутая традиция
Сначала усадьбы и часовни, убеждения потом
У России нет идеологии. Ее, во-первых, не может быть в соответствии с Конституцией. А во-вторых, не удается обнаружить такую систему убеждений и философских взглядов, которую отстаивала бы, например, правящая партия. Можно, наверное, считать взгляды некоторых партий идеологическими, но сами эти партии не являются правящими.
Посмотрев удивительный фильм Фонда борьбы с коррупцией Алексея Навального о Дмитрии Медведеве, я подумал о такой системе ценностей, даже идеологии, внутри которой все, что показали авторы, не является коррупцией. Любому обладателю больших ценностей, которые ему не вполне принадлежат, важно развернуть ситуацию так, чтобы ее кривизна магическим образом исправилась. Такова человеческая природа. Наркобарон обязательно будет отчасти народным мстителем, а олигарх – опорой власти и источником процветания страны.
Мне всегда казалось, что Владимиру Путину очень нравится быть «белым», хотя на родине приходится быть «красным»: таковы уж издержки службы в стране, где живы установки и запросы, привитые обществу в советское время. Получается, что своей «белой» стороной российское высшее руководство может по-настоящему поворачиваться только к зарубежью – вообще к иностранцам и к тем, кто может оценить.
И те, кто может оценить, существуют. У России на Западе постепенно складывается – пока еще не широко распространенная, но развивающаяся – репутация бастиона традиционных ценностей. Фактически под этим словосочетанием часто понимаются ценности традиционного христианства в той форме, как их привыкли отстаивать протестанты-фундаменталисты в США. Некоторые называют это «традиционализмом», например Стив Бэннон, ключевой политический советник президента США, отзывавшийся об этой стороне российской политики с уважением. Его прежний рупор – издание Breitbart несколько раз обращалось к теме России как нового гаранта истинно христианских ценностей – гаранта, которым сами США, по мнению христианских консерваторов, быть перестали.
Не знаю, эти ли убеждения были сначала, а их воплощение в форме усадеб и умиленного благочестия потом. Или все-таки недвижимость и игра в новых «лучших людей» (т. е. аристократов), а идеологическое наполнение потом. Было бы интересно это проследить. Но сейчас довольно очевидно, что система ценностей и убеждений, сложившаяся у правящего в России слоя, скорее, чем у российского общества в целом, одобряет и поощряет то, что зрители увидели в фильме: игру в новое дворянство.
В этом даже можно найти смысл. Те, кто в большом выигрыше благодаря действующей политической системе, должны быть ее самой надежной опорой. Должны вроде бы, да. Но вопрос, вероятно, в характере благоприобретения. Возможно, самый трагический урок дореволюционной России – те, о чьем благосостоянии российское государство больше всего заботилось, в руках свое государство не удержали. Их основания быть бенефициарами той системы были прочнее, чем те, которыми могут похвастаться сейчас новые дворяне. Но и старые дворяне умудрились дискредитировать традиционные ценности, которые вроде бы представляли. Сейчас сделать это гораздо легче.
