Дмитрий Орешкин

| Огонёк

О плюсах и минусах матричных политических практик

Элиты переменчивы, как лучи утренней зари. А может, вечерней. Природа их описывается волновой, корпускулярной, мегакоррупционной квантовой или эфирной теориями. Но все равно — ах! — остается до конца неуловимой. Ибо электрон так же неисчерпаем, как и атом, а природа бесконечна. Это касается и самого термина: элитные породы скота есть явление генетическое, элитное жилье и автомобили — экономическое, элитные персонажи — политическое. Группу товарищей, которая реализует решения, влияющие на судьбы народов, принято именовать элитой. Будь то хоть недоучившийся семинарист, полубезумный ефрейтор, вчерашний колхозник или водитель автобуса.

Но имеется в них и нечто устойчивое. Прежде всего интересы. Главный из которых есть сохранение и приумножение власти. В этом стремлении они ограничены материальными ресурсами, внешним давлением и внутренними рамками социокультурной среды. В прежние времена рамки задавались традицией, а ныне конструируются самими же элитами с помощью телевизора. Вчера они с позиций марксизма-ленинизма непримиримо боролись с религией (опиумом для народа), а сегодня стоят в храмах со свечками и учат народ духовности.

Наполнение поменялось, но структурная матрица упирается и за рамки вертикально-унитарной упрямо не выходит. В средние века это называлось местничеством и было заимствовано из Золотой Орды. Статус ордынского боярина (баарын — название привилегированного монгольского рода при Чингисхане) обозначался местом при вожде: справа по убывающей сидели начальники Войска Правой руки (их символ — лук), слева — начальники Войска Левой руки (символ — стрела). Позиция в социальной иерархии и место на пиру или на Курултае (так в ту пору именовались съезды руководящей и направляющей силы) определялась решением вождя. Ельцинское «Не так сели!» в адрес Примакова так же органично для элитной матрицы, как оценка ранга членов политбюро по расстановке на Мавзолее.

Источник незаурядной политической устойчивости В.В. Путина заключается в том, что он сумел построить новый постсоветский элитный консенсус. Его материальной основой стал переход к рыночной экономике со значительно большим объемом материальных ресурсов. В СССР член ЦК или даже политбюро не имел такого набора благ и привилегий, каким ныне пользуется рядовой чиновник районного уровня. Это дико бесит почтенную публику, однако надо признать, что население (по крайней мере, до крымской эпопеи) благодаря рынку, конвертируемому рублю и ценам на нефть тоже приподнялось по лесенке потребительских стандартов. Телевизоры, компьютеры, телефоны, еда и одежда перестали быть проблемой блата и дефицита. Личный автомобиль тоже. Другое дело, что благосостояние элитной публики выросло на порядок (если не на два), а обычных граждан хорошо если в полтора-два раза. Рост коснулся всех — хотя очень непропорционально. Пламенные рассуждения о том, что богатые богатеют, потому что бедные беднеют (якобы из-за абсолютного обнищания трудящихся),— скучное пустословие. На самом деле речь о несправедливом распределении общего роста по этажам социальной иерархии. Но это уже вопрос не коммунизма-капитализма или диктатуры пролетариата, а проблема социальных лифтов и способности рядовых граждан отстаивать свои права в конкуренции с элитами.

Вертикальный консенсус, с одной стороны, более всего озабочен недопущением появления контрэлитных групп, способных перехватить власть. С этим пока все хорошо. Разговоры про цветные революции для России в ближайшие годы не актуальны: необходимым условием революции служит раскол элит. Он имел место в СССР-1991, в Грузии-2003, на Украине-2004 и 2014. В РФ-2018 его не видно даже в самый большой телескоп.

С другой стороны, угадывается ряд незаметных, но опасных долговременных последствий.

1. Систематическое увеличение роли репрессивных органов (силовиков), которые любят и умеют брать деньги из тумбочки, но мало озабочены ее наполнением.
2. Увеличение формального и неформального давления на бизнес-элиты и население с целью наполнения тумбочки — для скупки лояльности силового сословия.
3. Формирование промежуточной экономики, где конкурентоспособность определяется не эффективностью и качеством, а лояльностью. Укрепление сословия «бюрнеса» как симбиоза бюрократии и бизнеса с закономерным ростом коррупционной составляющей.
4. В связи с этим сжатие экономических горизонтов, отток инвестиций, торможение экономического роста и очередной цикл системного отставания от более гибких и шустрых соседей — как плата за политическую стабильность.
5. Возвращение к изоляционизму и идеологии осажденного лагеря, поиска внешних и внутренних врагов для объяснения постоянных временных трудностей.
6. Выхолащивание механизмов легальной политической конкуренции (выборы, политические партии, независимая пресса) и их подмена более примитивной социокультурной матрицей.

Все бы ничего: как показывает опыт, такого рода иерархии очень даже устойчивы в политическом отношении. Но такие иерархии обречены накапливать системное отставание в экономическом и социальном плане. Поэтому потом обычно наступает смутное время революций и перестроек…