Максим Трудолюбов: У стен Москвы
Как столица России стала центром политического антивещества
В день города стоит задуматься о том, что это за город – Москва. Из чего она состоит и как устроена. Как ни украшай этот город велодорожками для воображаемых хипстеров, главное в нем – не среда и не городская жизнь.
Самый древний из сохранившихся в Москве памятников – не какой-нибудь собор или башня, а план города, его изначальное радиально-кольцевое устройство. На месте колец давно нет укреплений, но оставшиеся на карте пути обозначают символическую иерархию обороны: сердце системы спрятано в Кремле, Кремль – в Бульварном кольце, Бульварное – в Садовом, Садовое – в Камер-Коллежском (часть входивших в него улиц стали Третьим транспортным кольцом), а дальше МКАД, а дальше бетонка.
Лишь небольшой натяжкой будет назвать границу Российской Федерации отдаленным московским кольцом. А когда-то была еще и граница СССР, а еще дальше – граница советского блока. «В Москве двигаться можно либо к центру (с докладом, с дарами, с набегом), либо от центра (с указаниями, с разносом, с добычей), либо вокруг него по кольцу наподобие спутника», – пишет архитектор Никита Токарев («Генплан столицы отражает геометрию общественного строя», «Ведомости» от 2.04.2010).
Утрата самых дальних колец до сих пор воспринимается политической системой как утрата внешней скорлупы, фантомные боли заставляют тех, кто в данный момент находится в Кремле, мыслить в терминах обороны и буферных зон вокруг страны. Планировка Москвы, создавшей вокруг себя Московское государство, до сих пор определяет российское общественное устройство. Россия может не любить Москву, но страна – продолжение столицы.
Концентрация вещества в Москве высока, потому что такова геометрия – радиусы сходятся в центре и пространства между ними становится все меньше. Это столица амбиций и коррупции. Здесь ключи от доступа ко всем богатствам страны. Люди едут в Москву не разглядывать ее, а искать деньги, продвигаться по службе, завоевывать аудиторию и, закрепившись на позициях, занимать оборону.
Москва – неудобный город, потому что логика главных изменений, появления доминант, проспектов и площадей никогда не диктовалась потребностями жизни. Она диктовалась принципом верховенства безопасности и связанными с этим политическими приоритетами. Отсюда кольца укреплений и радиусы для сообщения. Политика момента заставляла рушить дома и строить высотки-пирамиды и «итальянские» палаццо в городе, где люди задыхались и сживали друг друга со свету в коммуналках и бараках. Высотки были политтехнологией, необходимой для демонстрации статуса столицы второго полюса мира. Пятиэтажки затем строились как политическая антикризисная мера, чтобы страна не взорвалась от бездомности. Отсюда и облик города – дворцовые фасады вдоль главных проспектов и панельные времянки позади них, чтобы было где спать строителям дворцов. Сначала образ, потом жизнь.
Этот город построен из политики и для политики. Впрочем, пространства между доминантами обладают определенной свободой – за фасадами можно жить, веселиться и творить. Потому Москва, несмотря на строгий план, город хаотичный и вольный. План – это главное, а пустоты внутри всегда заполнялись как придется. Эта странность Москвы не случайна – она следствие ключевой и до сих пор актуальной особенности развития Московского государства.
«Необходимость вступать в военные конфликты с Западом вскрыла любопытный внутренний конфликт между задачами московского правительства, которые были «современными» (модернизирующими), и безнадежно отсталой экономикой страны, на основе которой нужно было развивать современную армию», – писал русский и американский экономист Александр Гершенкрон в книге «Экономическая отсталость в исторической перспективе».
Это явление экономист Ярмо Котилайне предложил называть «селективной модернизацией». «У России не было возможности и средств полностью воспроизвести экономическое развитие более удачливых соседей. Но была возможность поступить иначе – сконцентрироваться на тех секторах экономики, в которых модернизация была жизненно необходима», – пишет Котилайне в работе «Московская экономическая модель» (A Muscovite Economic Model, 2004). Ключевым сектором, конечно, стали вооруженные силы и отрасли, связанные с ними.
Эта стратегия была успешной для своего времени – уже к середине XVIII в. вооружение, оснащение и выучка русской армии соответствовали стандартам основных противников. Победы второй половины и рубежа XVIII–XIX вв., включая знаменитые европейские походы Александра Суворова, тому доказательство.
Но у стратегии была и оборотная сторона – на века заложенный характер приоритизирования, которому с большим или меньшим успехом следовали последующие цари, императоры и генеральные секретари. Военно-промышленный комплекс должен был развиваться в первую очередь, а все остальное – по мере возможности. Поскольку Московское государство всегда было рентораспределительным, оно требовало и требует по сей день поддержания четкой иерархии сословий, социальных групп и проектов. Оборонная отрасль и все, что связано с демонстрацией успехов, – от парадов и выставок до памятников и высоток – оказывалось в очереди первым, а остальное получало свое по мере поступления средств. Технологии не столько перенимались, сколько брались на вооружение. Человека нужно было не столько развивать, сколько мобилизовывать.
Москва всегда должна была обеспечивать модернизированную защиту архаичной стране. Чем современнее защита, тем лучше. Чем архаичнее страна, тем легче ее защищать. Работая как заведенная, московская политэкономическая система вполне закономерно, укрепляя центр и строя вокруг себя одну скорлупу за другой, вольно и невольно задерживала в развитии остальную Россию.
Эта система не ушла в прошлое. Стены Кремля и кольца Москвы по-прежнему чему-то служат символической защитой, но чему именно? От длительного втягивания в себя всех человеческих и материальных ресурсов страны Москва превратилась в «антигород», в столицу политического антивещества: мертвых парламентов и судов, которые ничего не решают, партий, которые ни за что не конкурируют, госкорпораций, зарабатывающих на расходах, дельцов, богатеющих на переносе денег из одного государственного кармана в другой. Вековая привычка выстраивания концентрических колец обороны изжила себя, но воспроизводится для защиты пустоты.
Большая стратегия московской политэкономической системы – селективная модернизация – иногда осуществлялась успешно, иногда безуспешно, но полноценного аналога ей Россия так и не нашла. Может быть, нужно думать глядя не из Москвы, а из какой-то другой точки. Кремль выиграет от того, что станет музеем и только музеем. Россия и Москва выиграют от того, что вторая перестанет быть столицей первой.
