Дмитрий Суслов

| Международный дискуссионный клуб «Валдай»

Трамп уже давно находится во внутриполитическом капкане и не способен проводить никакую политику. И его приверженность принципу «Америка прежде всего» выражается в существенно усилившихся односторонности и эгоизме, при этом без отказа от гегемонистских амбиций, без сужения географического охвата американских интересов и их переоценки и вдобавок без удерживающих от импульсивного применения силы факторов, которые были свойственны внешней политике США при Обаме. 

Внутренние баталии в США, конца которым не видно, с одной стороны, являются неизбежной частью чрезвычайно сложной проблемы их адаптации к миру, меняющемуся вопреки их пожеланиям и идеологическим представлениям, но, с другой стороны, они делают эту адаптацию гораздо более трудной и болезненной – как для самой Америки, так и для остального мира.

Двухпартийный консенсус о внешней политике США рухнул. Идёт война глобалистов и националистов. Проигравший в 2016 году истеблишмент стремится произвести «контрреволюцию» и делигитимизировать Трампа, не дать ему возможности проводить собственную политику и держать в ослабленном состоянии под постоянным прессингом, а также пытается объяснить своё поражение «вмешательством России», а не следствием объективных причин. И это ему удаётся: ключевые соратники Трампа удалены из администрации, на руководящие посты назначены представители военной или консервативной части республиканской элиты, и по большинству направлений во внешней политике США возобладала преемственность, пускай и в более дезорганизованном по сравнению с периодом Обамы или Буша виде. При этом сам Трамп и остатки его «клана» всё ещё стремятся подыгрывать проголосовавшему за него националистически настроенному и недовольному глобализмом населению, обещая проводить меркантилистскую и эгоистическую политику под лозунгом «Америка прежде всего».

Эта борьба лишает США возможности проводить в жизнь какую-либо стратегию и делает их внешнюю политику бессистемной и внутренне противоречивой. По прошествии после инаугурации Трампа восьми месяцев эта политика представляет собой гремучую смесь противоположностей: эгоизма и мессианства, гегемонизма и национализма, реализма и неоконсерватизма, стремления посильнее «топнуть ногой», заставить другие страны подчиниться превосходящей американской силе, и раздражения от понимания пределов этой силы во всё более полицентричном и децентрализованном мире.

Более-менее точным определением нынешней противоречивой природы внешней политики США является «эгоистический или националистический гегемонизм».

С одной стороны, президент Трамп и его сподвижники (которых в администрации всё меньше) пытаются сохранить националистическую философию «Америка прежде всего» и образ президента, возвращающего власть американскому народу от глобалистской космополитической элиты в лице «вашингтонского болота» и бюрократов международных институтов. Отсюда – выход из Парижского соглашения по климату и Транстихоокеанского партнёрства, меркантилистский подход к союзникам по НАТО и стремление извлечь из союзнических отношений материальную прибыль здесь и сейчас, постоянные заявления о том, что США не должны нести самое большое бремя по производству «глобальных общественных благ», а также предложение по реформе ООН. Риторика и политика США остаются гораздо более односторонней, эгоистической и меркантилистской, чем при Обаме.

С другой стороны, отказ от отождествления «величия» Америки – с её глобальным лидерством, а её безопасности и процветания – с универсализацией «америкоцентричного либерального международного порядка» вовсе не означает отказа от глобальной вовлечённости и претензий на гегемонию.

Во-первых, традиционный истеблишмент остаётся приверженным царившей последнюю четверть века глобалистской парадигме, в соответствии с которой глобальное лидерство и присутствие США являются опорой международного порядка и обеспечивают безопасность и процветание как им самим, так и всему остальному человечеству. Беря внешнюю политику администрации под свой контроль, истеблишмент стремится не допустить развала даже части системы союзов США, сужения масштабов их военной и политической вовлечённости, отказа от претензий на роль «глобального шерифа» и от претензий возвращения таких направлений их внешней политики (ослабленных Трампом), как смены режимов.

Во-вторых, ни Трамп, ни его единомышленники не собирались отказываться от американского первенства – силового (прежде всего военного) превосходства над всеми остальными. Напротив, они стремятся его всячески нарастить. При этом за последние десятилетия в США сложилось чёткое убеждение, что помимо наращивания военной мощи их первенство требует сохранения присутствия в ключевых регионах мира (Азия, Европа, Ближний Восток) и недопущения объединения Евразии под эгидой какой-либо не подконтрольной США и тем более враждебной им силы. Что в свою очередь толкает США к тому, чтобы сохранять и даже наращивать глобальную вовлечённость.

В-третьих, «глубинное государство» – несменяемый внешнеполитический и военный аппарат США – имеет весьма устоявшиеся и плохо подающиеся коррекции представления о национальных интересах как в мире в целом, так и в отдельных регионах и странах в частности. Поэтому даже если целеполагание политики США по каким-то вопросам меняется (например, отказ от свержения Башара Асада в качестве первоочередной задачи в Сирии или от создания в Афганистане и на Ближнем Востоке демократий), само содержание американских действий как правило остаётся прежним. Представления о том, кто является противником США и что не соответствует их интересам, чрезвычайно инерционны.

На выходе получается, что с приходом Трампа и в условиях острой внутриполитической борьбы внешняя политика США по-прежнему носит и будет носить и далее глобально-гегемонистский характер с примерно тем же самым пониманием интересов и того, кто Америке друг, а кто враг. Но при этом США ведут себя гораздо более эгоистично, односторонне и даже отвязано, чем при Обаме, и с меньшими сдержками от применения военной силы и тем более воинственной риторики. И куда более непредсказуемо и импульсивно, подчиняясь логике внутриполитической борьбы больше, чем чему-либо ещё. И для Трампа, и для его оппонентов именно внутриполитические задачи становятся главным императивом внешнеполитических действий и риторики. Анализ внешнеполитических последствий отходит на второй план.

Ярким отражением движения США в сторону эгоистического глобализма и вообще – творящегося там политического раздрая и его последствий для внешней политики стало выступление Дональда Трампа на 72-й сессии Генассамблеи ООН 19 сентября. Она бьёт рекорды по попыткам совместить противоположные принципы и традиции и – как следствие – по гремучести той смеси, что получается на выходе.

С одной стороны, Трамп исполнил гимн государственному суверенитету. Он заявил, что «мы не ожидаем от разных стран, что они будут разделять одни и те же культуры, традиции или даже системы госуправления» и что «мы в Америке не стремимся навязать наш образ жизни кому-либо». Он также отметил, что именно «национальное государство остаётся важнейшим инструментом для улучшения условий жизни для человека» и что «в мире разнообразных наций … мы хотим гармонии и дружбы, а не конфликта и раздора. Мы руководствуемся результатами, а не идеологией».

Казалось бы, это – именно тот подход, который Трамп провозглашал в ходе предвыборной кампании и в инаугурационном обращении и который затем нашёл отражение в серии выступлений госсекретаря Тиллерсона и нескольких важных шагах администрации (свертывание программы ЦРУ по подготовке свержения Асада, переформатирование программ зарубежной помощи, отказ от открытой критики политического режима России и прочее). Именно этот подход вызывал поддержку в России (и он снова был отмечен в позитивном ключе главой МИД Сергеем Лавровым), и именно он является непреложным условием мира в условиях всё большего полицентризма и разнообразия. Как показал опыт последнего десятилетия, альтернативой национальному государству является хаос и «война всех против всех», и только вестфальское признание легитимности политического устройства и модели развития друг друга способно внести в международные отношения хотя бы относительную упорядоченность и стабильность.

С другой стороны, в той же речи Трамп провозгласил такую политику США по целому ряду направлений, которая полностью противоречит этому подходу. В отношении КНДР, Ирана, Сирии, Венесуэлы и Кубы провозглашена политика «смены режима», причём в стилистике даже не Обамы, а Буша-мл. Так, Трамп подчеркнул, что именно социалистический режим в Венесуэле является источником проблем, и цель американской политики – вернуть её на путь рыночной демократии. Северокорейский режим был назван «развращённым» (depraved), иранский – «безрассудным и убийственным» (reckless and murderous), сирийский – «преступным» (criminal), а кубинский – «коррумпированным и дестабилизирующим» (corrupt and destabilizing). И всякий раз он отмечал, что «хорошие люди» в этих странах «хотят перемен», и цель политики США – «помочь им заполучить свободу и восстановить демократию». Всё это – разворот на 180 градусов от той философии, которую Белый дом пытался претворять в жизнь в первые месяцы президентства Трампа.

По сути, США воссоздали бушевскую концепцию «оси зла», которая теперь включает в себя не три, а пять членов. В полном соответствии со стилистикой Буша-мл., объявившего в 2002 году Ирак, Иран и Северную Корею вне закона и поставившего мир перед выбором «кто не с нами, тот против нас», Трамп объявил указанные пять стран «бичом (scourge) нашей планеты, которые нарушают все принципы, на которых основана ООН» и заявил, что «правильное большинство» не должно позволять «порочному меньшинству» творить «зло».

Разумеется, вероятность того, что сейчас Вашингтон вернётся к политике военных интервенций начала 2000-х, крайне мала. Но сама постановка вопроса о том, что в мире есть «праведные» и «злые» государства, само по себе возвращение к политике смены режимов является своего рода приговором. От «светлой стороны» первоначального внешнеполитического подхода Трампа – снижение идеологизации внешней политики, фокусирование на интересах, а не ценностях, усиление реализма и прагматизма – не осталось и следа. В то время как «тёмная сторона» его подхода – односторонность, лёгкость в применении военной силы, пренебрежение международным правом и мнением других, свойственная правому крылу республиканского истеблишмента в целом, остаётся по полной программе. Не случайно внешнеполитическая риторика и практика администрации Трампа пользуется всё большей поддержкой неоконсерваторов[1], да и в самой администрации их в последнее время становится всё больше.

Заявленный Трампом подход к понятию «суверенитет» не соответствует ни одному из тех, что приняты или частично приняты в теории и практике международных отношений: ни классическому «вестфальскому», присутствующему в международном праве и поддерживаемому такими странами, как Россия и Китай, ни «постветсфальскому», продвигавшемуся США и Западом в последнюю четверть века.

В первом случае суверенитет предполагает априорную легитимность любого государственного режима (за исключением тех, кто творит геноцид и прочие преступления против человечества) вне зависимости от его внутреннего устройства. Он абсолютен и подразумевает полную свободу государства во внутренних делах (пока эта свобода не будет представлять угрозу безопасности другим странам), защищаемую принципом «невмешательства во внутренние дела». В соответствии с этим пониманием США не вправе даже ставить вопрос о том, плохи политические режимы каких-либо стран или хороши и что в них хотят «хорошие люди».

Во втором случае суверенитет понимается как ответственность государства как перед своим собственным населением, так и перед другими странами взаимозависимого глобального мира. Он относителен, и легитимность того или иного государства определяется его способностью производить общественные блага и выступать «ответственным стейкхолдером» глобального управления. Трамп, вроде как, намекал именно на это понимание, указывая, что «мы ожидаем, что все нации будут поддерживать эти основополагающие суверенные обязанности: уважать интересы своего народа и права каждой другой сверенной нации» и что «все народы заслуживают правительство, которое заботится об их безопасности, их благополучии, их благосостоянии, включая процветание».

Однако в этом случае США, во-первых, должны ставить под сомнение суверенитет всех жёстко авторитарных государств с явными массовыми нарушениями прав человека, включая своих союзников и друзей, как, например, Саудовская Аравия, а не только тех, кого Вашингтон считает противниками с точки зрения своих интересов. Вместо этого Трамп продемонстрировал типичную политику двойных стандартов, включив в новую «ось зла» не самые отстающие по части прав человека, но имеющие плохие отношения с США страны. Во-вторых, Вашингтон в этом случае не должен и заикаться о политике «Америка прежде всего». Он должен поддерживать многосторонние режимы по типу Парижского соглашения по борьбе с изменением климата, многосторонние институты и, главное, давать другим право оценивать собственную политику – точно так же, как он сам оценивает внутреннюю политику других стран. Однако вместо этого Трамп применил «вестфальский» суверенитет к самим США и дружественным им государствам и «постветсфальский» в отношении всех остальных и в особенности традиционных противников США.

Заявленный же Трампом подход к Северной Корее и вовсе противоречит обеим пониманиям суверенитета сразу. Ни в вестфальской, ни в поствестфальской системе координат недопустимо ставить вопрос о полном уничтожении целой страны, суверенного государства, члена ООН. Трамп же сделал именно это. И одновременно придал новый мощный стимул ракетно-ядерной программе КНДР и распространению ядерного оружия в целом. На фоне судьбы безъядерных Югославии, Ирака и Сирии подобные заявления лишний раз утверждают противников Вашингтона в мысли, что только ядерное сдерживание способно удержать США от агрессии. Тем более когда в условиях жестокой внутренней борьбы политика Вашингтона стала непредсказуемой и импульсивной.

На фоне столь явного попрания Трампом понятия суверенитет встаёт вопрос: а зачем он вообще сделал его центральной темой своего дебютного выступления в ООН и даже озвучил много, в общем-то, правильных принципов? Вероятно, только для того, чтобы оправдать собственный внешнеполитический эгоизм Америки, легитимизировать подход «Америка прежде всего» в глазах мирового сообщества и – самое главное – создать у тех, кто голосовал за него 8 ноября 2016 года, впечатление, что он по-прежнему намерен проводить политику в их интересах и ставить интересы США выше интересов других стран и мирового сообщества в целом.

В реальности же Трамп уже давно находится во внутриполитическом капкане и не способен проводить никакую политику. И его приверженность принципу «Америка прежде всего» выражается в существенно усилившихся односторонности и эгоизме, при этом без отказа от гегемонистских амбиций, без сужения географического охвата американских интересов и их переоценки и вдобавок без удерживающих от импульсивного применения силы факторов, которые были свойственны внешней политике США при Обаме.

И для России и для международной системы в целом такие Соединённые Штаты Америки представляют даже большую опасность и источник нестабильности, чем до инаугурации Трампа и эскалации там внутриполитической войны. Политика сдерживания США остаётся на годы вперед безальтернативной. Главным же смыслом российско-американских отношений до тех пор, пока в Вашингтоне не сформируется новый консенсус о модальностях их участия в международной системе, должна оставаться минимизация ущерба и недопущение неконтролируемой эскалации. Сотрудничество с ними до тех пор будет только избирательным и транзакционным.

---

[1] См. статью вице-президента неоконсервативного Фонда «Наследие» Джеймса Джея Карафано «Истинный смысл речи Трампа в ООН» http://nationalinterest.org/feature/the-real-meaning-behind-trumps-un-speech-22388

Метки: Венесуэла, власть, глобализация, Иран, Куба, Международные отношения, национализм, Национальные интересы, Обама, ООН, президент, Россия, Северная Корея, США, Трамп, элита